Библиофилы - обычно натуры деятельные, темпераментные. Они неукротимы в своем стремлении раскопать в курганах книг самый желанный для себя экземпляр. Но стоит лишь поставить его на полку, как тотчас заноет у них сердце в тоске по очередным дезидератам - и эта страсть к обладанию заветными, пока еще не разысканными изданиями совершенно неутолима.

Вот и Борис Хайкин, мой добрый знакомец из ближнего Подмосковья… Он неутомимый добытчик печатных раритетов, прежде всего стихотворных сборников. Его завораживает само чудо ритмически организованной речи, тайна зарождения образной реальности. В его коллекции представлены отменные образцы отечественной поэзии последних двух столетий.

Борис Абрамович, по счастью, не относится к типу обычных скопидомов, с их загребущими руками. Он зачастую радует приятелей неожиданными презентами - это могут подтвердить и его коллеги по столичному клубу, именуемому «Библиофильским ульем». Перепадает от Борисовых щедрот и автору сего этюда. Последняя наша встреча с Хайкиным произошла в Москве, на новейшем книжном фестивале «Красная площадь», и в память о ней осталась в моем собрании 16-страничная брошюрка с залихватским названием - «Ну, веселей!». Она, можно сказать, возвратилась в родимое лоно: ведь была произведена на свет в губернском граде Воронеж иждивением здешнего студенческого землячества в январе 1916 года.

Шла мировая война, с фронтов приходили далеко не утешительные вести, а бесшабашное юношество не отказывало себе в удовольствии порезвиться: молодая кровь бурлила в жилах! На литографированной обложке изображен студент-правовед с кипой учебников в руках, между тем как из карманов его форменной тужурки выглядывает горлышко бутылки и свисает гирлянда сосисок. Вольная студенческая братия, съехавшаяся домой на зимние вакации, отмечала побывку разнообразными забавами, отчасти гастрономического свойства…

Подаренная Хайкиным книжица заставила меня вспомнить грустную историю священнического гнездовья, разворошенного буйными революционными ветрами.

У отца Евгения и матушки Пелагеи народилось четверо чад, из коих старшие, Евграф и Сергей, выросши, проявили склонность к писательству. Первенец, еще обучаясь в петербургском Политехническом институте, печатал свои миниатюры в столичном же журнале «Новый Сатирикон». Уже получив инженерный диплом, Евграф продолжал марать бумагу: бацилла сочинительства прилипла так крепко, что от нее так и не удалось избавиться. Правда, особых лавров воронежец так и не стяжал.

В сборнике «Ну, веселей!» Евграф Дольский напомнил о себе заимствованной из «Нового Сатирикона» сценкой - в ней присутствует намек на продолжающуюся войну с проклятым германцем. Вероятно, по совету Евграфа редакция сборника поместила из «Нового Сатирикона» несколько шутливых реплик и серию мини-диалогов под общим заглавием «Конфетти». Что сказать о качестве тогдашнего юмора? Может, кто-то из читателей и улыбался, нынче же от такой потехи только скулы сводит…

Издательская инициатива исходила от неугомонного Сергея Дольского. Он же был составителем и редактором сборника, да и обложку пришлось ему самому рисовать для литографа. Будущий инженер-технолог (учился в Киеве) увлекался изящной словесностью и одинаково свободно чувствовал себя в прозе и поэзии. Сборнику он предпослал «Что-то вроде передовой», где, оттолкнувшись от тезиса: «русские есть удивительно угрюмая нация», требовал от читателей заразительного смеха - до упада, до слез. Долой скуку! Никаких кислых физиономий! На порог не пускать нытиков!.. Сергей, похоже, подбадривал сам себя, не будучи уверен, что публика зайдется от хохота, знакомясь с его детищем. Как бы то ни было, уже сам по себе призыв не вешать носов в эту непростую для отечества годину воспринимался как необходимая для морального здоровья россиян терапия.

Весельчак Сергей Дольский напичкал альманашек своими текстами, в их числе и рифмованными. Во второй половине книжицы остроты сменяются лирикой, преимущественно любовной (хотя присутствуют и патриотические, и антимилитаристские мотивы). Среди участников этого раздела видим Янека Кенского, Илью Голь- денберга, Маслюкова-Коваля. Никто из них так и не задержался надолго в литературе.

Да и братьям Дольским судьба готовила нелегкие испытания. Евграф, довольно лихо вступивший на писательское поприще, вскоре предпочел с него сойти. Он перестал публиковаться, боясь привлечь к своей персоне внимание карательного чекистского ведомства. Впрочем, он продолжал заниматься сочинительством (сохранились рукописи двух его романов), но попыток выйти к читателю уже не предпринимал. Его творческий дар, в сущности, был задушен в зародыше установившимся в стране тоталитарным режимом… Сергей и вовсе не претендовал на положение профессионального автора. Он потихоньку шагал по ступенькам административно-производственной лестницы, был законопослушным советским гражданином. Едва ли кто-нибудь из его позднейшего служебного окружения мог предположить, что Сергей Евгеньевич когда-то пописывал стишки и рисовал карикатуры. Вечный страх перед возможными репрессиями заставлял быть незаметным, прятаться в скорлупу обыденщины: в сталинскую эпоху любая, даже самая безобидная шутка могла быть истолкована как политическая провокация…

Сборник «Ну, веселей!» относится к категории так называемых летучих изданий. Сборники литературных упражнений своих питомцев выпускали гимназии, реальные училища, кадетские корпуса, университеты. Последующая участь таких изданий чаще всего печальна: авторы, повзрослев, начисто забывали о своих юношеских шалостях, а сами экземпляры, отпечатанные ограниченным тиражом, погибали при ремонтах квартир или переездах на новое место жительства. Теперь эти памятники молодежной субкультуры вызывают к себе интерес специалистов-историков, поскольку позволяют полнее представить общую картину интеллектуальных и художественных процессов, протекавших в учащейся среде. Для библиофилов же обладать подобным изданием - значит обеспечить себе праздничное настроение… вплоть до очередного благоприобретения.