А над черной землей, начинаясь от горизонта, мерцает нежно-изумрудное небо. Оно дышит спокойствием и хрустальной чистотой» (рассказ «День жизни»).
Мрачная обреченность человеческого существования на земле и ослепляющая величественность вечно свободного Неба - может в этом и кроется загадочная воронежская уникальность?..
Леонид Завадовский, автор приведенных строк и один из самых ярких писателей нашего края в ХХ веке, был расстрелян в лесу под Воронежем 80 лет назад, 21 февраля 1938 года…
«Седой волк пел о вечной тоске по пище, по теплу, об одинокой жизни в
белых равнинах под холодной луной, о вечном страхе.
Грозил темной кровавой ненавистью всем живым за свою волчью долю…».
Леонид Завадовский.
Критика считала Завадовского последователем Джека Лондона. Это не совсем так. Воронежский прозаик действительно оперировал образами американского писателя (хотя его творчество, кроме описания жизни охотников и золотоискателей Сибири, содержит и еще две темы - жизнь крестьян и интеллигенции). Однако мироощущение Леонида Завадовского принципиально отличается от установок Джека Лондона. Прославляя величие и благородство первобытных страстей, американский писатель окрашивал их в романтические цвета. Тем самым, он не только оправдывал суровость и беспощадность борьбы за жизнь, не только видел в этой борьбе средство очистить человека от инстинктов и страстей, но и убеждал читателя, что человек по натуре своей, - благороден и прекрасен.
У Завадовского такого оптимизма нет. Этот писатель не делит страсти на благородные и низменные. Для него все они - равны и велики. С бесстрашием исследователя проникает он в «темный» внутренний мир своих героев: ссыльного Сафронова, пытающегося изнасиловать глухонемую девушку и отвергающего любимую женщину, узнав, что она беременна (рассказ «Путник»); молодого деревенского парня Васьки, который объявляет свою возлюбленную проституткой, чтобы не платить ей алиментов, а потом, когда суд все же принуждает его к выплатам, женится на ней, и начинает издеваться над женой и ребенком, не простив некогда любимой женщине того, что она «погубила его» (повесть «Полова»); жителей деревни, учиняющей дикий по жестокости самосуд над конокрадами (рассказ «Конокрады»); слепого Кеши, убивающего своего обидчика (рассказ «Вражда»)… В этом нескончаемом буйстве страстей у Завадовского нет ничего радостного и светлого. В его прозе человеческой душой всегда незримо и властно управляет «темная звериность». Именно она, по мысли литератора, и определяет природу любого земного поступка.
Леонид Николаевич Завадовский родился в 1888 году в одном из сел Тамбовской губернии. В одной из автобиографий (1927) писатель рассказал о себе так: «Детство протекло в имении помещика Сатина, где отец служил писцом… С 1905 г. 20 июля начались тюрьмы. В 1906 г. 20 ноября в третий раз и основательно: два года под следствием и 5 лет каторги»…
«Отбывал частью в Тамбове, частью в Бутырском централе, - это уже из другой автобиографии (1934). - В 1913 г. Вывезен этапом в Восточную Сибирь. На реке Лене, как поселенец, был батраком на мельнице, косцом у крестьян, кузнецом, грузчиком, плотником, огородником, охотником, рисовал портреты, красил дуги, делал кошевки - легкие санки. По возвращении из ссылки Губпродкомом (губернским продовольственным комитетом - авт.) командирован в г. Усмань… В период 1925–1926 гг. печатался в «Красной Нови», «Недрах», «Красной Ниве» и с тех пор живу исключительно литературным трудом»…
В 1934 году, в пору создания Союза писателей, из Воронежа в Москву, по личному указанию тогдашнего хозяина ЦЧО товарища Варейкиса, был направлен список из 18 имен местных литераторов. Всех их рекомендовалось зачислить в советские писатели, объединив в воронежское отделение Союза - первое к тому времени региональное подразделение СП. Однако в Москве из всего воронежского списка писателем сразу посчитали лишь Завадовского…
И это, несмотря на то, что его творческие взгляды были весьма далеки от идеологических установок создаваемого литературного «спецназа партии». Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на образ крестьянина постреволюционной деревни у Завадовского. В рассказах писателя деревенского мужика эксплуатирует город, его обворовывают бывшие хозяева жизни, с него дерёт взятки и незаконные поборы новая большевистская власть.
Вот характерный пример. Первое десятилетие советской власти. Из южных губерний в наши черноземные степи тянется обоз. Крестьяне возвращаются домой из своеобразного шоп-тура - с выгодно купленными на юге лошадьми (рассказ «Корень»). По дороге в волости (ныне - районный центр) происходит задержка. Корень - предприимчивый крестьянин Василий Корнев - направляется в сельсовет просить о возможности продолжить следование. И дальше Завадовский рисует сцену общения деловитого крестьянина и обличенного властью советского партийного чиновника: «Корень, сняв шапку, поплелся через дорогу. Открыв несмело дверь, заглянул в избу. Начальник стоял у окошка в белой рубахе с подтяжками через плечи, держал зеркальце левой рукой - правой зачесывал вихор.
- Тебе чего? Дожидайся, когда приду… Закрывай дверь, говорят!
- Господин товарищ?
- Дверь закрывай!
- Дозвольте сказать?
- Вот идолы-то: ты ему хоть кол на голове теши! Видишь, я не одет еще. - Начальник подошел и сердитой рукой захлопнул дверь перед носом. - Лезет, дьявол! Грязи на аршин наросло на нем, а он прется!»…
Здесь всё типично для крепостной деревни: и жест крестьянина, снявшего шапку еще до того, как он перешел улицу, ведущую к избе «начальства», и робость его, и окрик «начальника», и милиционер, который «по-солдатски поворачивается кругом налево» и получает взятки с задержанных крестьян. Но в том-то и дело, что, по Завадовскому, революция не совершила никаких перемен ни в быту, ни в психологии русской деревни. Все так же околпачивают крестьян господа-товарищи, засевшие теперь в исполкомах (рассказ «Никитино счастье»), так же безропотно терпят всё мужики, так же безрадостна женская доля (повесть «Полова»)…
Завадовский полагал, что революция, на самом деле, - не была нужна черноземной деревне, и коммунисты здесь - «пришельцы из другого мира, чуждого их, крестьянским, древним думам и снам о хлебной свободе на свободной Черной земле» (рассказ «Лунной ночью»). Оттого и лютуют в наших деревнях большевики - «шьем мы Русь стальной ниткой, а она расползается, как гнилая тряпка», - оттого в здешних местах и сама революция, «мечется в бесплодных снежных равнинах, голодная и холодная. И умоляет, и угрожает, и умирает…». И даже коммунистические мечты в наших деревнях - «о хлебной свободе на свободной черной земле» - оборачиваются в реальности унылым пейзажем советского села, что «протянулось, как черная грязная холстина и казалось вымершим», или - «растянулось по дороге в один скучный голый порядок», в котором мелькают избы - «темные, хмурые, в седых лохматых шапках, как древние старики», и «близорукими глазами глядят на мир позеленевшие стекла низеньких домишек»…
…Большевистские идеологи быстро уловили чуждые режиму помыслы героев Завадовского. Уже в 1929 году, сразу же после выхода первых сборников рассказов писателя, главный идеологический журнал ВКП(б) «Печать и революция» вынес ему приговор: «Герои Завадовского стремятся в деревню, мечтают о деревне, проповедуют преимущества деревенской жизни, но в их стремлениях скрывается реакционная сущность»…
На самом деле вся контрреволюционность героев Завадовского заключалась в их стремлении к миру природной гармонии и свободы личности. Для жителей Черноземья такая гармония выглядела несбыточной мечтой, и тогда писатель попытался заменить социальную перспективу обретения человеком счастья - картиной буйства дикой природы.
Так в творчестве Завадовского появился мир тайги. Тот самый мир, где правят звериные законы, а не коммунистический «Манифест», и где новый советский человек проходит не как хозяин, а всего лишь, как случайный путник, «чужак». Там, в этом мире, нет никакой «революционной целесообразности» и никакой сталинской Конституции - там все просто, понятно и неизменно. И вот на такую территорию Леонид Завадовский перенес своих героев.
В художественном смысле писатель максимально упростил психологию человека, фактически уравняв его со зверем. Вряд ли можно найти другого отечественного литератора, у которого, как у Завадовского, человек и зверь - абсолютно смежные понятия. «Волк лют, а человек - лют да хитер», говорит он устами старого крестьянина (рассказ «Песнь одинокого волка»).
Мироощущение бездомного зверя близко к мироощущению героев сибирских рассказов Завадовского, оторванных от естественной крестьянской среды, бесплодно мечущихся в поисках счастья, цепляющихся за жизнь, и, в конце концов, постигающих универсальную истину самосохранения себя и потомства: в этом мире можно выжить, только следуя законам собственного инстинкта…
Эту мысль писатель пытается донести до своего читателя всяческими способами. В том числе и через портретные характеристики героев, описание которых у Завадовского часто напоминает описание обитателей дикой природы. Вот, к примеру, портрет героя рассказа «Вражда»: «Кеха был тяжел, силен, как медведь; руки его доставали до колен. По-видимому, он мог бы без усилия ходить на четвереньках. Квадратная голова с большими торчащими ушами выражала постоянное спокойствие, а глаза за большими ресницами глядели подолгу на предмет, словно, не узнавали сразу…». А вот персонаж из рассказа «Игрок»: «Рыжая треуха покачивается из стороны в сторону по пустой улице. Одно ухо опущено, ерзает по плечу, другое поднято и торчит, как у корноухой рыжей собаки. Без треухи Михалка еще неказистее…». Или, к примеру, Варнак (рассказ «На белом озере») походит на «одинокую сутулую птицу»; а церковный вор Васька (рассказ «Ищейка Фред»), спасаясь от погони, полз, «как червь, двигая одной спиной, сдерживая желание вскочить и помчаться, как мчится волк с прижатыми ушами»; или Анна (рассказ «Путник») - «казалось, сейчас взмахнет и, как птица, растает в голубом небе»… Даже ночной удар колокола вызывает у Завадовского сопоставление с диким миром природы: «Последний удар, сорвавшись с медного гнезда, как ночная птица, помчался в темноту. Дохнул в каждое оконце, пронесся над пушистой речкой, над ветряками на буграх и, сломав крылья, упал где-то в темных, низких полях…» («Ищейка Фред»).
Вообще, Завадовский потрясающий стилист. Оцените, к примеру, картину ледохода у него - «льдины, как белые собаки, бежали друг за другом, грызлись и визжали»…
Французский философ, один из основоположников постмодерна Жорж Батай высказал мнение, что «люди отличаются от животных тем, что соблюдают запреты, но поскольку эти запреты - двусмысленны, то люди, соблюдая их, одновременно испытывают потребность их нарушить». И дальше: «Если у человека есть мужество, необходимое для нарушения границ, - можно считать, что он состоялся. В частности, через это и состоялась литература, отдавшая предпочтение вызову как порыву… Настоящий писатель осмеливается сделать то, что противоречит основным законам общества. Литература подвергает сомнению принципы регулярности и осторожности… И этот догмат предполагает не отсутствие морали, а наличие «сверхнравственности»…
Леонида Завадовского арестовали в его маленьком домике в Усмани 2 февраля 1938 года. Ему припомнили, что когда-то он состоял в эсеровской партии. (Как пояснил сам писатель на одном из допросов, он вступил в организацию правых социал-революционеров в июле 1906 года, но уже в 1909 году из нее вышел, так как не смог смириться с предательством дела революции представителя эсеровского ЦК Евно Азефа).
Довольно быстро - всего через неделю после ареста - 9 февраля 1938 года, на заседании тройки УНКВД по Воронежской области писателю Завадовскому вынесли расстрельный приговор за то, что он «систематически вел контрреволюционную агитацию пораженческого характера», «высказывал повстанческие настроения и террористические намерения против коммунистов», «восхвалял фашизм», «распространял клеветнические измышления о положении крестьян в СССР», «клеветал на Соввласть»…
В 1958-м его реабилитировали. Воронежские писатели (в частности, Ольга Капитоновна Кретова) способствовали быстрому прохождению всех бюрократических преград при этой процедуре. В последующие за этим годы советской власти был переиздан его единственный роман «Золото», да вышли из печати два сборника рассказов (один - уже в перестроечные, горбачевские годы). Каким-то чудом в книгу вошел рассказ «Песнь седого волка» - духовное завещание писателя.
В том рассказе главный герой чувствует себя в окружающей действительности - загнанным волком. Причем, настолько, что ему, подчас кажется, что он обрастает звериным мехом. Одинокий, враждебный всей существующей системе герой рассказа находит утешение лишь… в волчьем вое. Этот вой заостряет инстинкт выживания. Волк, перегрызший лапу и вырвавшийся из капкана, и раненый в ногу человек - испытывают лишь одно чувство:
«- Дойду, на руках доползу, - крикнул Игнат и оскалил зубы от боли.
- Жить, жить! - приплыл издалека вой седого волка, и стало тихо в лесу»…
Леонида Завадовского казнили 21 февраля 1938 года в лесу под Воронежем, в Дубовке. Уже в наши дни местные «мемориальцы», производя раскопки в тех местах, нашли доказательства, что останки самобытного русского писателя покоятся в расстрельной яме, помеченной ныне номером 19. Будете в тех местах, поклонитесь той яме…
